Трошкин сказал:
Сейчас придёт Эраст Петрович и разложит всё по полочкам.
А Эраст Петрович уже пришел. Он стоял у входа в зал, не переступая порога, почти неразличимый в тени открытой двери. Сознание привычно фиксировало разговоры про улики, рыбалку, Леонардо, Ватикан... Но видел он только одно. Точнее, только одну.
пани Иоанна сказал:
*наливает себе все еще холодного шампанского*
пани Иоанна сказал:
*продолжает шарить глазами по полу*
Вот она, превратность его судьбы, нежданно-негаданно возникшая на Пути благородного мужа. Пьет шампанское, что-то рассматривая на полу. Откуда эта грусть в уголках рта? Фандорину остро захотелось, чтобы она улыбнулась. Пусть и не ему.
И вдруг он представил эту женщину в Москве, в уютном флигеле на Малой Никитской, в своей холостяцкой квартире, где по стенам развешаны японские гравюры и коллекция холодного оружия. Стоящей у камина вот в этой самой позе, со склоненной головой и с этим бокалом шампанского в руке... и отсветы огня из камина ложились на её лицо... и колеблющиеся тени мягко укутывали плечи... Видение было настолько ясным, что на какой-то миг Эраст Петрович позволил себе улыбнуться непривычно размягченной улыбкой, взволнованный простым очарованием этой картины.
Потом тряхнул головой, отгоняя наваждение. Взбредет же на ум этакая блажь... Это невозможно, - сказал он себе. Да и к чему? Он даже не блондин, не говоря уже обо всем прочем.
Он бесшумно шагнул назад. Малодушно? Да, пожалуй. Но расследование, кажется, и без него двигалось в нужном направлении. А он сейчас не ощущал в себе готовности встретиться глазами с Иоанной и вести вежливый светский диалог.
Еще несколько шагов - и статский советник исчез в темном коридоре.