Любимые Стихи

Юлия Друнина.
Первый тост.

Бывает в людях качество одно,
Оно дано им или не дано-
Когда в горячке бьётся пулемёт,
Один лежит, другой бежит вперёд

И так во всём, и всюду, и всегда-
Когда на плечи свалится беда,
Когда за горло жизнь тебя возьмёт,


Один лежит, другой бежит вперёд.

Что делать? Видно так заведено...
Давайте в рюмки разольём вино.
Мой первый тост и мой последний тост-
За тех, кто в полный поднимался рост!

Вот любимый мной

Геннадий Алексеев (1932-1987)

Демон

Позвонили.
Я открыл дверь
и увидел глазастого,
лохматого,
мокрого от дождя
Демона.

- Михаил Юрьевич Лермонтов
здесь живёт?-
спросил он.
- Нет,- сказал я,-
вы ошиблись квартирой.
- Простите!- сказал он
и ушёл,
волоча по ступеням
свои гигантские,
черные,
мокрые от дождя
крылья.

На лестнице
запахло звёздами.

***********************

Русалка

Загорелый парень в плавках
нёс на руках русалку –
нежную блондинку с зелёным хвостом.

– На что клюнула? – спросил я.
– На пирожное, – ответил он. –
Самые красивые, рыжие с фиолетовыми хвостами,
клюют только на шоколад.

– Не терплю шоколада!– сказала русалка. –
А рыжий цвет уже вышел из моды.

– Мне бы хоть блондинку! – подумал я –
и побежал в кондитерскую,
но тут же спохватился и крикнул вслед парню:
– Эй, приятель! А на что клюют брюнетки?

– Брюнеток можно купить в рыбном магазине, –
ответил парень.

– За углом направо! – крикнула русалка
и показала мне язык.

Человеку надо мало:
чтоб искал
и находил.
Чтоб имелись для начала
Друг — один
и враг — один…
Человеку надо мало:
чтоб тропинка вдаль вела.
Чтоб жила на свете
мама.
Сколько нужно ей — жила..
Человеку надо мало:
после грома — тишину.
Голубой клочок тумана.
Жизнь — одну.
И смерть — одну.
Утром свежую газету —
с Человечеством родство.
И всего одну планету:
Землю!
Только и всего.
И — межзвездную дорогу
да мечту о скоростях.
Это, в сущности,- немного.
Это, в общем-то,- пустяк.
Невеликая награда.
Невысокий пьедестал.
Человеку мало надо.
Лишь бы дома кто-то
ждал.

Роберт Рождественский

Он отнимает скрипку от плеча,
друзья, благодарите Скрипача.
Так завернем в бумажку пятаки
и -- в форточку. И взмах его руки
на дне двора беспомощно мелькнет,
он медленно наклонится, вздохнет
и, растянув в полуулыбке рот,
упавшие монеты подберет.
Вот вспоминай года после войны.
По всем дворам скитаются они,
и музыка ползет вдоль темных стен
то дважды в день, а то и трижды в день.
Свистят, свистят весь день смычки калек,
как будто наступает новый век,
сплошное пенье, скрипки, кутерьма,
и струнами опутаны дома,
и все смычки военные свистят,
и пятаки по воздуху летят...

© Иосиф Бродский. "Шествие" (1961)

А я с прозой любимого поэта.

Ай да Пушкин, ай да....


**************************************************************
Пушкин о том, как жить во время эпидемии.
П. А. Плетневу

22 июля 1831 г. Из Царского Села в Петербург

Письмо твое от 19-го крепко меня опечалило. Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры,
одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы.
Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья,
дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки,
а детки будут славные, молодые, веселые ребята; а мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать;
а нам то и любо.
Вздор, душа моя; не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы...

****************************************************************************

ААА! Олечка, это мое любимейшее письмо Пушкина.)))
Оно такое жизнеутверждающее, не смотря на все прочие нотки!
Спасибо, Fidelio!

А я принесла сюда список того, что А. С. Пушкин написал в первую Болдинскую осень., в 1830 году, когда был три месяца на карантине:

7 сентября — Бесы («Мчатся тучи, вьются тучи...»)

8 сентября — Элегия («Безумных лет угасшее веселье...»)

9 сентября — повесть «Гробовщик»

13 сентября — Сказка о попе и о работнике его Балде

Сказка о Медведихе

14 сентября — повесть «Станционный смотритель»;

предисловие к Повестям Белкина «От Издателя»

18 сентября — Путешествие Онегина

20 сентября — повесть «Барышня-крестьянка»

25 сентября —роман в стихах «Евгений Онегин». Песнь IX

(это последняя глава романа в стихах,

в окончательной редакции она станет восьмой)

26 сентября — Труд

(«Миг вожделенный настал:

окончен мой труд многолетний...»);

Ответ анониму

1 октября — Царскосельская статуя;

К переводу «Илиады»;

«Румяный критик мой,насмешник толстопузый»

2 октября — "Глухой глухого звал..."

4 октября — Дорожные жалобы

5 октября — Прощание

7 октября — Паж, или Пятнадцатый год

8 октября — «Я здесь, Инезилья»

"Пред испанкой благородной"

9 октября — поэма «ДОМИК В КОЛОМНЕ»

11 октября — Рифма;

Отрок

14 октября — повесть «Выстрел»

15 октября — Эпиграмма («Не то беда, Авдей Флюгарин...»);

Моя родословная;

«Два чувства дивно близки нам...»;

«Когда порой воспоминанье...»

17 октября — «Стамбул гяуры нынче славят...»;

Заклинание

19 октября — сожжена X песнь Онегина

20 октября — повесть «Метель»

23 октября — «Маленькие трагедии»: Скупой рыцарь

24-25 октября — О критике

статья «Об Альфреде Мюссе»;

Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы;

«В начале жизни школу помню я...»

26 октября — «Маленькие трагедии»: Моцарт И Сальери;

Отрывок ( начало этого прозаического отрывка

войдет потом в «Египетские ночи»)

29 октября — статья «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений»;

Опровержения на критики и замечания на собственные сочинения;

Заметка о поэме «Граф Нулин»;

«Мы рождены, мой брат названный...»

(А. А. Дельвигу)

31 октября — Герой

1 ноября — статья «О втором томе "Истории русского народа "Полевого»;

История села Горюхина

4 ноября — «Маленькие трагедии»: Каменный гость;

Отрывок («Не розу пафосскую...»)

5 ноября — статья «Возражения критикам "Полтавы"»;

статья «Баратынский»

8 ноября — «Маленькие трагедии»: Пир во время чумы;

На перевод «Илиады»

26 ноября — статья «О народной драме и о "Марфе Посаднице" М.П.Полевого»

27 ноября — «Для берегов отчизны дальной...»;

Из Barry Cornwall

28 ноября — Предисловие к «Евгению Онегину»

"Цыганы"

Какой-то водопад вдохновения!!!

Предлагаю  брать пример с великого поэта, и заняться творчеством.

А можно просто взять томик А.С. Пушкина и перечитать  что-то полюбившееся.

Бахыт Кенжеев

Век двадцать первый. Человечья особь
скользит в него, что каменная осыпь
в горах Кавказа. Пушкинский орёл,
столь царственно паривший над посёлком,
подшиблен неразборчивым осколком.
Посёлок взят. И спирт уговорён.

Сказать по чести – страшен мир и грязен,
и в мерзости своей однообразен –
то подлость, то подлог, то кровь, то ложь.
Давно Шекспир почил на жёстких лаврах,
оплыли свечи в барских канделябрах,
и века золотого не вернёшь.

Но был ли мальчик? Не было, пожалуй.
Век всякий тесен, словно обруч ржавый
у Бога одинокого на лбу.
Душе, моей подруге непослушной,
так скушно здесь. Лишь океан воздушный
утеха ей. И всё же – не могу

во имя древней верности и веры
впустить её в синеющие сферы,
где в пухлых тучах глохнет свет и звук.
В окне без стёкол и без занавески –
такой простор – поплакать только не с кем,
да птица Рух торопится на юг.

Время закупать крупы, спички и соль,
Набирать номера тех, кому не звонил годами.
«Мойте руки и нос», - это я отправила маме,
Но границы уже закрыты, так что изволь
Беспокоиться молча, без паники. Паника – это враг.
Такая настала весна, что хоть падай, хоть стой.
Думали ли, что доживем до такой?
Думали, ясен хрен. Знали, что будет так.
Это все хранилось в генах бабушки из Ленинграда,
Дедушки, пережившего послевоенный голод.
На каждом застолье ломился стол, чтоб не было голо,
Словно в последний раз собрались и рады.
В школах учили собирать автоматы, оказывать первую помощь.
Олег сказал, что выживут молодые и сильные.
Над прочими вырастут мать-и-мачеха, пролески синие.
Носи свою маску. Мой руки. Ешь витаминный овощ.
Через месяц начнут цвести абрикосы, чуть позже – вишни,
От дикого винограда станут дома лохматы.
И помни: умение выстрелить из автомата
Никогда не бывает лишним.

Анна Долгарева

Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.

*

Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой....
Что делать нам? и чем помочь?

*

Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

*

Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.

*

Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

*

Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может... полное Чумы!

А. Пушкин

А помогите мне вспомнить автора. На ФПК лет 17 назад.... Очень люблю это стихотворение.
Орфографию увы не помню(((

Я шелест пережил купюр,
Толпы  изменчивую славу,
Пред-а-порте и «от кутюр»
и ресторанную отраву.
Я пережил «и в глаз, и в бровь»
И все, что ум мой увлекало…
Любовь не пережил одну,
Она меня переживала…

Этого автора не знаю.

Знаю Петра Вяземского.

Я пережил и многое, и многих,
И многому изведал цену я;
Теперь влачусь в одних пределах строгих
Известного размера бытия.
Мой горизонт и сумрачен, и близок,
И с каждым днем всё ближе и темней;
Усталых дум моих полет стал низок,
И мир души безлюдней и бедней.
Не заношусь вперед мечтою жадной,
Надежды глас замолк — и на пути,
Протоптанном действительностью хладной,
Уж новых мне следов не провести.
Как ни тяжел мне был мой век суровый,
Хоть житницы моей запас и мал,
Но ждать ли мне безумно жатвы новой,
Когда уж снег из зимних туч напал?
По бороздам серпом пожатой пашни
Найдешь еще, быть может, жизни след;
Во мне найдешь, быть может, след вчерашний,
Но ничего уж завтрашнего нет.
Жизнь разочлась со мной; она не в силах
Мне то отдать, что у меня взяла
И что земля в глухих своих могилах
Безжалостно навеки погребла.

Позвольте, жители страны,
В часы душевного мученья
Поздравить вас из заточенья
С великим праздником весны!

Всё утрясётся, всё пройдёт,
Уйдут печали и тревоги,
Вновь станут гладкими дороги
И сад, как прежде, зацветёт.

На помощь разум призовём,
Сметём болезнь силой знаний
И дни тяжёлых испытаний
Одной семьёй переживём.

Мы станем чище и мудрей,
Не сдавшись мраку и испугу,
Воспрянем духом и друг другу
Мы станем ближе и добрей.

И пусть за праздничным столом
Мы вновь порадуемся жизни,
Пусть в этот день пошлёт Всевышний
Кусочек счастья в каждый дом!

Кто-то талантливо под Пушкина...

Единственные дни

На протяженьи многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счета.

И целая их череда
Составилась мало-помалу
Тех дней единственных, когда
Нам кажется, что время стало.

Я помню их наперечет:
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течет
И солнце греется на льдине.

И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней,
И на деревьях в вышине
Потеют от тепла скворешни.

И полусонным стрелкам лень
Bорочаться на циферблате,
И дольше века длится день
И не кончается объятье.

Борис Пастернак

Лариса Миллер

***

«Гуляйте, пейте. Я плачУ», -
Вот так я говорю лучу,
Теням танцующим и свету,
Кустам цветущим, то есть лету,
Которое продлить хочу.

За луч, скользнувший по плечу,
За луг, где ноги промочу,
За белизну июньской ночи, -
Я жизнью, что ещё короче
За лето станет, заплачУ.

***

Хотите, опишу тоску?
Осенний дождик моросящий,
Листву последнюю гасящий –
Хоть дуло приставляй к виску.

Хотите, счастье опишу?
Всё тот же дождь осенний, редкий,
Всё тот же лист, слетевший с ветки,
Стихи, которыми грешу.

* * *

По временам кончай с собой,
Кончай с собой вчерашним, прежним.
Живя в пространстве столь безбрежном,
Как ограничиться судьбой
Всего одной, где весь рассказ
Банальным кончится исходом?
А не пройтись ли нам по водам
Как посуху хотя бы раз?

Круг замкнулся? :'-(

Тимур Кибиров

В общем, жили мы неплохо.
Но закончилась эпоха.
Шишел-мышел вышел вон!
Наступил иной эон.

В предвкушении конца —
ламца-дрица гоп ца-ца!

1998


* * *

Не смотри телевизор. Не ходи в магазин.
Отключи телефон. Оставайся один.
Занимай оборону.

Не вставай с постели. Скажись больным.
Притворись немым или пьяным в дым.
Может быть, не тронут.

С головой укройся. Глаза закрой.
Отключи головной. Приглуши спинной.
Затаи дыханье.

Так бубнит в ночи застарелый страх
(то ли смерти страх, то ли жизни страх).
Даже слушать странно!

1999

Logry сказал:

Отвечает Фёдор Тютчев   

Не рассуждай, не хлопочи!..
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет.

Живя, умей все пережить:
Печаль, и радость, и тревогу.
Чего желать? О чем тужить?
День пережит — и слава Богу!

От Роберта Рождественского посвящение  нашей Земле и Дню Космонавтики.


Мир мечется без сна
в смертельных
передрягах.
И вся надежда
на
космических варягов.
Я слышал,
что они
должны предстать пред нами
в сверкающей брони
и в ореоле знаний.
В особый час
прийти,
в последний миг
примчаться
и шар земной
спасти
от страшного несчастья.
Все сложности Земли
решить
легко и быстро…

Ах, если бы смогли!
Ах, если бы так было!..
Но лики звёзд
мертвы,
там не найдёшь спасенья.
Варягов нет –
увы!..
А Землю,
эту Землю
с её мельканьем дней,
с её разливом вешним
и всем,
что есть на ней,
то – вечным,
то – невечным,
с берёзкой на пути,
полями и лесами, –
обязаны спасти
и защитить
мы сами…

над вечностью склонясь,
большая и цветная,
Земля
глядит на нас,
любя
и проклиная.
Укор –
в глазах озёр,
и грусть –
в безбрежной шири…
А если не спасём,
зачем тогда
мы жили?

Тимур Кибиров

Ab ovo

А на самом деле,
Humpty-Dumpty
(в русском классическом переводе — Шалтай-Болтай)
является универсальным символом
всей вообще литературы
и культуры
(во всяком случае иудео-христианской,
или, скажем, греко-римской,
ну, в общем, нашей, европейской).

А может, и цивилизации...

Ну, во-первых —
пластическая завершённость
и совершенность,
идеальность самой его формы
и формальность,
рациональность сего аполлонического
идеала.

(Помнишь, кстати — «Я с детства не любил овал!»?
И чудесное приговское продолжение —
«Я с детства просто убивал!»)

Да, и сам этот мраморно-гипсовый цвет —
отсылающий непосредственно
к эллинистическим нашим истокам.

И вообще перенасыщенность
всякими вечными смыслами
(От Леды до Пасхи).
И много чего ещё.

А во-вторых —
хрупкость и ненадёжность,
беззащитность и даже
обречённость быть кокнутым
так или иначе
в конце концов...

И то, что сидел не где-нибудь,
а на стене,
которая, в свою очередь, знаменует
не только урбанистичность,
но и вообще
всякое разграничение,
структурность, если хотите,
членораздельность.

К этому можно добавить и упование
(кажется, неоправданное)
на некие трансцендентные силы:
(король и всё его воинство).

И пребывание в снах роковых...

Картинка вполне безысходная,
но что тут попишешь,
ведь даже имманентная способность
к развитию
и преображенью
(яйцо всё ж таки!)
только усугубляет
горечь и жалость.

Горечь, и жалость, и гнев.

Бахыт Кенжеев

Не обернулась, уходя, не стала
сентиментальничать, а я шептал, дурак:
прощай, моя душа, я знаю, ты устала,
сойдемся в тех краях,

где мы еще глаза влюбленные таращим
на свет неведомых невзгод
в прошедшем времени – вернее, в настоящем,
которое пройдет,

где чайки бедные кричат о звонком вздоре
известняку – а он от старости оглох,
где рвется к морю с пыльных плоскогорий
кладбищенский чертополох,

где ящерка и уж, невызревшая смоква
на греческом кусте —
жизнь не обветрилась, нет, что ты, не поблёкла —
стоит в бесценной наготе

и смотрит ввысь, и ясно слышит море
далекое, и молча мы поем
о том, что звезды – соль, рассыпанная к ссоре
бессмертия с небытиём.

А.С. Пушкин
Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.

Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.

Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.

Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я...

1830